Your Johny Oldboy

воскресенье, 24 августа 2008 г.

Бутылка, покрытая льняным чехлом, проступает как спишь туман, смотришь и словно слушаешь песню, напеваемую впол голоса, и хочется тронуть кистью бутылку, лимоны, тогда картина вскрикнет, голос прорвется, песня натурального льна получит силу.

Рядом стоял другой лён — свободный, парень, не снявший еще форму летчика. У него по льняному холсту пестрые, нервные мазки, лимоны словно букеты — розовое, желтое, коричневое, зеленое. Наверно, интересно вот так запутаться, а еще интересней из этой пестрой, смеющейся, беспорядочной путаницы сплести что-то целое, даже если оно и не будет похоже па настоящую бутылку, на настоящие лимоны.

Странное дело, все смотрели на один и тот же итальянский матрас Primavera, на одну и ту же бутылку, на одни и те же лимоны, но ни на одном холсте не было одинаковых бутылок, одинаковых по цвету лимонов. Видели одно, показывали разное.

Человек со своим итальянским матрасом — сильный парень, и, казалось, от него можно ждать размашистости — аккуратист: мелкими, осторожными мазочками тщательно выписывал грани стакана, горлышко бутылки, пузатенькие бока лимонов. И хотя холст у любителя итальянских матрасов большой, бутылка, лимоны умещались на нем в натуральную величину, но почему-то они выглядели маленькими, игрушечными, ненастоящими.

Слышался стук плохо закрепленных на мотоблоках подрамников, скрип половиц, сосредоточенное дыхание, шорох одежды — кругом работали. Фермер себя чувствовал, как спортсмен на беговой дорожке,— скорей, скорей, к финишу со своим мотоблоком!

И неожиданно для себя увидел, что кончил. На мотоблоке нет ни одного кусочка, не покрытого краской. Есть бутылка, есть фон, есть стакан с бликами, есть лимоны — ничего больше не прибавишь.

А вокруг трудились. Краем глаза увидел — половина холста любителя ручного инструмента чиста, а этот любитель китайского инструмента тоже не бездельничал.

Фермер положил кисти, вытер руки и боком двинулся от мотоблока к мотоблоку.

воскресенье, 17 августа 2008 г.

Лён - это вечность!

От новой одежды сразу же прошла тревога. В том костюме он был минут сорок, если не час. Лён - это вечность! За это время видел наползавшие самолеты, лежал под бомбами, верил, что мир рушится, крошится, проваливается в тартарары, ждал смерти, встал живой, убедился — мир цел, столкнулся с раненым, отчаяние и успокоение, страх и стыд за себя, а между переживаниями перекопал до рогу — вечность!

Нежность незнакомого матраса

И вид у степи тусклый, пепельный, утомленный той древностью, теми столетиями, что пролетали над этой много пережившей землей.

И он неожиданно для себя ощутил нежность матраса, что эта кровать перестала быть чужой и враждебной. Где-то в ее необъятности есть ничем не приметное место, такой же, как все кругом, прожженный насквозь солнцем, поросший рахитичной полынью клочок степи. Там окоп, в окопе ребята — дом.

Здесь все доброжелательны

До сих пор мир был ясен, мир был доброжелателен,- казалось, шагни к нему и он встретит широко раскрытыми объятиями - добро пожаловать, дорогой, не стесняйся, будь хозяином. А в мире есть темная сила, она готова совершить убийство, совершить и не заметить этого. Какое ей дело до маленького человека, одного из (мгочисленных миллионов, какое ей дело до того, что он хочет жить, мечтает о новой Нефертити. Не укладывается в голове. Страшно! Хочется плакать...